Страницы истории бытового мусора
Первые значительные скопления бытовых отходов появились уже в древности в больших городах. Кстати, содержимое мусорных куч Древнего Египта и Вавилона для археологов едва ли не более важный источник информации, нежели папирусы и глиняные таблички с клинописью. Тогда даже высокопоставленные особы жили, по современным понятиям, достаточно скромно. Все оставшиеся от господ объедки и обноски в максимальной степени использовали рабы, а уж с их стола кормились собаки, кошки, мышки и т. д. Те же самые рабы не за совесть, а за страх поддерживали на улицах городов чистоту.
Иная ситуация сложилась в средние века в Западной Европе. Любимым занятием дворян в то суровое время была война с простолюдинами. Поэтому каждый город его жители обносили прочными каменными стенами. Крестьяне с близлежащих хуторов и сел, страдавшие от притеснений своих феодалов и набегов соседей, при первой возможности перебирались в города. Численность городского населения возрастала, а территория — нет, стены не резиновые. Те, кто бывал хотя бы на «ближнем» Западе — в Таллинне или Риге, гулял по Старому городу, видел, что на некоторых улочках не то что разъехаться — разойтись трудно.
Крестьянин, переехавший в город, ещё несколько поколений оставался крестьянином. По старой сельской привычке помои выливали прямо за окно, на горе случайным прохожим и на радость свиньям, гусям и курам, в огромном количестве бродившим по улочкам.
Главы магистратов не могли по вышеизложенным причинам добраться до ратуши и издавали, «по свежим следам», грозные приказы о немедленной очистке конкретных улиц. Простые горожане довольствовались парой ходуль.
«Завтра с раннего утра всем жителям запрещается гадить в ручей, понеже наш достославный магистрат повелел послезавтра варить пиво» — надпись на средневековой гравюре.
Ещё больше усложняли ситуацию весьма своеобразные представления медицины тех времён о личной гигиене. Процедуру мытья многие врачи считали вредной для здоровья, а свежий воздух — главной причиной лёгочных заболеваний. Печальный результат: в середине 14-го века в Европе случилось самое страшное событие в документированной истории человечества — эпидемия «чёрной смерти» — чумы, — унёсшей больше трети населения стран, лежащих между Исландией и Индией. В Италии вымерла половина населения, в Венеции — три четверти. В Лондоне выжил лишь каждый десятый, в Смоленске несколько человек оставшихся в живых закрыли городские ворота и разбрелись в разные стороны.
Вопреки распространённому заблуждению, чума посетила Старый Свет не впервые: ещё в 251 году в Средиземноморье свирепствовала «чума Киприана», а с 531 по 580 год — «Юстинианова чума», Но только в эпоху Возрождения на обильном городском мусоре расплодилась небывалая по своим масштабам популяция крыс, ставших, вместе с блохами, главными переносчиками страшной инфекции.
“О, вы, счастливые потомки, вы не будете знать таких адских несчастий и сочтёте наше свидетельство о них за страшную сказку!” - так закончил итальянский поэт Франческо Петрарка своё знаменитое письмо, в котором сообщал другу об опустошении, произведённом “чёрной смертью” во Флоренции.
Уже в шестнадцатом веке выдающийся гуманист Эразм Роттердамский жаловался в письме своему врачу:
“Меня поражает и угнетает мысль о том, что вот уже много лет Англия хронически поражена чумной заразой... Все полы здесь из глины и покрыты болотным камышом, причём эту подстилку так редко обновляют, что нижний слой нередко лежит не менее 20 лет. Он пропитан слюной, экскрементами, мочой людей и собак, пропитан пивом, смешан с объедками рыбы и другой дрянью. Когда меняется погода, от полов поднимается такой запах, какой, по моему мнению, никак не может быть полезным для здоровья”.
А вот слова английского философа, политического деятеля и историка Дэвида Хьюма (1711 — 1776) о последствиях великого лондонского пожара 1666 года:
“После великой огненной бури город очень быстро отстроился заново, и строители проследили за тем, чтобы улицы были сделаны более широкими и прямыми, чем до сих пор. Как ни велико было несчастье, его счастливые последствия оказались ещё больше, так как после пожара Лондон оказался значительно здоровее. Чума, бушевавшая здесь по два-три раза в век, а в промежутках между крупными эпидемиями таившаяся в каком-нибудь из самых грязных уголков города, со времени этого великого бедствия не появилась ни разу”.
Иная ситуация сложилась в средние века в Западной Европе. Любимым занятием дворян в то суровое время была война с простолюдинами. Поэтому каждый город его жители обносили прочными каменными стенами. Крестьяне с близлежащих хуторов и сел, страдавшие от притеснений своих феодалов и набегов соседей, при первой возможности перебирались в города. Численность городского населения возрастала, а территория — нет, стены не резиновые. Те, кто бывал хотя бы на «ближнем» Западе — в Таллинне или Риге, гулял по Старому городу, видел, что на некоторых улочках не то что разъехаться — разойтись трудно.
Крестьянин, переехавший в город, ещё несколько поколений оставался крестьянином. По старой сельской привычке помои выливали прямо за окно, на горе случайным прохожим и на радость свиньям, гусям и курам, в огромном количестве бродившим по улочкам.
Главы магистратов не могли по вышеизложенным причинам добраться до ратуши и издавали, «по свежим следам», грозные приказы о немедленной очистке конкретных улиц. Простые горожане довольствовались парой ходуль.
«Завтра с раннего утра всем жителям запрещается гадить в ручей, понеже наш достославный магистрат повелел послезавтра варить пиво» — надпись на средневековой гравюре.
Ещё больше усложняли ситуацию весьма своеобразные представления медицины тех времён о личной гигиене. Процедуру мытья многие врачи считали вредной для здоровья, а свежий воздух — главной причиной лёгочных заболеваний. Печальный результат: в середине 14-го века в Европе случилось самое страшное событие в документированной истории человечества — эпидемия «чёрной смерти» — чумы, — унёсшей больше трети населения стран, лежащих между Исландией и Индией. В Италии вымерла половина населения, в Венеции — три четверти. В Лондоне выжил лишь каждый десятый, в Смоленске несколько человек оставшихся в живых закрыли городские ворота и разбрелись в разные стороны.
Вопреки распространённому заблуждению, чума посетила Старый Свет не впервые: ещё в 251 году в Средиземноморье свирепствовала «чума Киприана», а с 531 по 580 год — «Юстинианова чума», Но только в эпоху Возрождения на обильном городском мусоре расплодилась небывалая по своим масштабам популяция крыс, ставших, вместе с блохами, главными переносчиками страшной инфекции.
“О, вы, счастливые потомки, вы не будете знать таких адских несчастий и сочтёте наше свидетельство о них за страшную сказку!” - так закончил итальянский поэт Франческо Петрарка своё знаменитое письмо, в котором сообщал другу об опустошении, произведённом “чёрной смертью” во Флоренции.
Уже в шестнадцатом веке выдающийся гуманист Эразм Роттердамский жаловался в письме своему врачу:
“Меня поражает и угнетает мысль о том, что вот уже много лет Англия хронически поражена чумной заразой... Все полы здесь из глины и покрыты болотным камышом, причём эту подстилку так редко обновляют, что нижний слой нередко лежит не менее 20 лет. Он пропитан слюной, экскрементами, мочой людей и собак, пропитан пивом, смешан с объедками рыбы и другой дрянью. Когда меняется погода, от полов поднимается такой запах, какой, по моему мнению, никак не может быть полезным для здоровья”.
А вот слова английского философа, политического деятеля и историка Дэвида Хьюма (1711 — 1776) о последствиях великого лондонского пожара 1666 года:
“После великой огненной бури город очень быстро отстроился заново, и строители проследили за тем, чтобы улицы были сделаны более широкими и прямыми, чем до сих пор. Как ни велико было несчастье, его счастливые последствия оказались ещё больше, так как после пожара Лондон оказался значительно здоровее. Чума, бушевавшая здесь по два-три раза в век, а в промежутках между крупными эпидемиями таившаяся в каком-нибудь из самых грязных уголков города, со времени этого великого бедствия не появилась ни разу”.